Качинское училище учиться поедет. А мне куда? Бросать институт? А потом что? Ладно бы он уже отучился, в часть поехал. Там хоть какая-то определенность есть. А сейчас? Ну поеду я с ним и что? Он — в казарме, а я — где? И чем мне заниматься? Нет уж… Вот доучусь, тогда и посмотрим!

— Х-м-м… так медикам же учиться долго! Сколько тебе еще? Три года? Четыре?

— Вот и поглядим… проверим наши чувства.

— А-а-а-а… а они есть… эти чувства? Ну — с Сергеем понятно. А у тебя?

Кира как-то нехорошо прищурилась:

— А вот это, Ваня, — не твое дело! Как мне кажется! Или у тебя есть другое мнение?

Он покачал головой и, чтобы взять паузу, начал прикуривать папиросу.

— Курить на ходу — вредно! — наставила на него палец Кира.

«Ну вот… вроде бы отошла от неудобного вопроса! Сдается мне, она просто не хочет ссорится!».

— Есть такое мнение… что жить, в целом, вредно! — хмыкнул Иван.

Она снова засмеялась.

«Как же мне нравится, как она смеется!».

— Слушай… я себя постоянно чувствую рядом с тобой… каким-то дурачком! Даже не знаю, что говорить, представь!

— Да-а-а-а? А я слышала, что ты умеешь с женщинами разговаривать! — она опять его троллит!

Иван почувствовал, что краснеет.

— Это… это с другими я умею разговаривать. А с тобой… с тобой, как ты сказала — все сложно! Вот знаешь что? А давай ты мне о себе расскажешь. Со мной-то все ясно — детство, потом — детский дом, работа на Северах, здесь уже… Ну, ты это и так знаешь!

— А что тебя интересует? Спрашивай! — она смотрела на него.

— Да все! Все меня интересует! Ну вот… давай так — где ты родилась, где училась, что тебе интересно. Все-все-все!

— Ух ты! Как странно! Прямо вот — все-все-все? — она улыбается.

«Ну… про твои отношения с Сергеем… можно опустить!» — подумал Косов и снова почувствовал, что краснеет.

Кира, глядя на него, снова засмеялась.

«Она меня что, как книгу читает, что ли?».

— Ладно! Уговорил! Буду рассказывать о себе, раз такой кавалер мне сегодня попался. Косноязычный и смущенный… как мальчик!

— Постой! А давай… вон в ресторан зайдем, а? Я очень уж есть захотел, со всеми этими переживаниями, нервами! — нашел выход Косов.

У девушки в животе чуть слышно заурчало. Она смущенно прыснула в кулачок, а потом они оба — расхохотались.

В ресторане они… налопались от души! Кира от него если и отставала, то ненамного.

— Знаешь, вся эта беготня по институту, потом в больницу, потом — еще всякие нагрузки… меня выматывают здорово! Еще и спортом нужно заниматься, а то растолстею и буду никому не нужна! Вон — маму мою видел? Она тоже раньше, знаешь, какая стройная была!

— Да я там особой полноты-то и не увидел! — засомневался Иван, вспоминая статную казачку.

— Да ладно! Это ей можешь такие комплименты делать, ей понравится. А я-то понимаю, что нужно следить за собой! Я же врач будущий, если ты забыл!

Они поболтали. Кира интересовалась учебой Ивана в Доме Красной Армии. С интересом полистала его зачетную книжку.

— Х-м-м… по стрельбе у тебя… даже получше моего будет! Ишь ты как! Стрелок нашелся! Ага! А вот это — интересно! У меня, кстати, тоже этот двухдневный поход с ночевкой не сдан. Надо будет присоединиться, когда у Вас это организуют! Через дядю Васю Шедько узнаю. Возьмешь меня с собой в поход, а? Ванюша?

Она сидела с бокалом красного вина в руке и щурилась как довольная, сытая кошка.

— Так что там? На чем мы остановились в моем рассказе? Ага…

Как оказалось, ее брат Виктор, он брат только по матери.

— Так у него же и фамилия — Талышев! Ты что — не знал?

Мама Киры была в первом браке — офицерской женой. Бравый кубанский казачок Василий Талышев, хорунжий, погиб в одна тысяча девятьсот шестнадцатом.

— У мамы от него два «георгия» остались.

— Она любила его? Не рассказывала тебе?

Кира задумчиво протянула:

— Мне кажется — очень любила! Так…, по некоторым словам, обмолвкам. Хотя… и с гонором он был! Ну как же — казаченя!

— А потом… революция, Гражданская война. Папа в отряде латышских стрелков на Кубань приехал. Их к Сиверсу, на подмогу отправили, на Дон. А там… мама… да и папа — не любят рассказывать про то время. Мама говорит — очень страшно было! Там они и познакомились, когда их отряд в маминой станице стоял. Папа говорит — разбили их здорово! И вот так… как-то…

— Представляю, как это — казачка, вдова офицера, спуталась с большевиком, да к тому же — латышом! Как она жива осталась? Ее же родные должны были прибить!

— Нет… не представляешь! Даже я не представляю! Мама… ушла вместе с папой, с отрядом. И Виктора у родни оставила. Вот! Осуждаешь?

— Да с чего бы?! Там, как мне представляется, такая каша была! Семьи распадались, родные друг друга рубили-стреляли.

— Да… страшно, правда?

— Очень… Ну а дальше?

— А что дальше… Я, как говорят, в Царицыне, то есть сейчас — в Сталинграде, родилась. Потом маме пришлось поскитаться, с ребенком на руках. Аж в Костроме оказалась. А потом папа ее нашел. Виктора у родни забрали уже в начале двадцатых. А потом… папа — по гарнизонам и частям, ну — и мы за ним. Мы, знаешь, одно время на Украине жили, в Каменец-Подольске. Как же мне там нравилось! Ты не представляешь, какой это красивый город! Я так скучаю по нему…

«Загрустила, красавица!».

— А сейчас с родными, ну — теми, кто остался на Кубани, общаетесь?

Девушка встряхнулась от воспоминаний:

— Да практически — нет! Еще мальчишкой Виктор гостил у них пару раз. Вот его они принимают как своего. А меня, и маму — не очень-то! Я тоже там была… один раз. Мне не понравилось. Люди не понравились! И дед мой… мамин отец. Здоровенный такой, бородатый! Угрюмый и молчит все больше. Бабушка… та — получше, но тоже… Она вроде бы деда боится. У них, кроме мамы, еще дети были. Так вот… двое у белых… погибли. А младший мамин брат — за красных воевал. Он сейчас тоже с ним не живет, он с семьей в Ленинграде живет. Железнодорожником работает. Еще две маминых сестры есть. В той же станице живут.

— А по линии отца Виктора?

— А там и вовсе — бирюки! Тем еще солонее пришлось — почти все дети — парни, и все погибли в Гражданскую, уже, вроде